И, вложив внутрь конверта послание оздоровительной партии, Павел направился к себе в комнату за клеем.

Когда пятеро друзей наконец вышли из дома Луны на улицу, времени оставалось как раз в обрез, чтобы добраться до обменного пункта, а потом закупить в «Ажурном» продукты для Клавдии Ивановны.

— Иван, — говорил уже по дороге Луна, — пожалуйста, не забудь про нитку. Вдруг эта хитрая бабушка уже куда-нибудь вылезала.

— Естественно, все проверю, как только вернусь домой, — пообещал Пуаро.

В магазине друзей ждало разочарование. Все опознавательные знаки на будке, где находился обменный пункт, исчезли. Словно никогда ничего и не было.

— Сняли, — угрюмо изрек Герасим. — Наверное, их проверили и прикрыли.

— И это свидетельствует, — откликнулся Луна, — что хозяева проворачивали какие-то темные делишки.

— Тогда ничего удивительного, что Дмитрий боится их, — сказала Марго.

— Особенно, если много знал, — многозначительно произнес Герасим.

— Многого можно и не знать, — отозвался Иван. — Но если Дмитрию было известно, что его хозяева не брезгуют в своей деятельности силовыми методами, то он вполне мог только из-за этого на всякий пожарный готовить пути к отступлению.

— В общем, он или действовал заодно с грабителями или испугался силовых методов, — подвел итог Луна. — Ладно, братцы, пошли. Больше нам тут делать нечего.

Команда отчаянных вновь оказалась на улице.

— Теперь единственная наша ниточка к Дмитрию — Клавдия Ивановна, — продолжал Луна.

— Вот мы сейчас нашей ниточке все купим, — засюсюкала Варя, — потом кухоньку ей уберем, чайком напоим, глядишь, она что-нибудь нам случайно и выболтает.

— Держи карман шире, — Герасим питал мало надежд на разговорчивость бабушки. — Чаек-то она выпьет. В этом можешь не сомневаться. И кухню убрать нам позволит. А вот насчет Дмитрия…

— Хочешь сказать, что она уйдет в несознанку? — прыснула Варя.

— Именно, — подтвердил Муму. — У меня сложилось впечатление, что это не бабушка, а кремень.

— Значит, — у Марго чуть вздернулись уголки губ, — в кои-то веки нашелся человек ещё каменнее нашего Муму.

— Да при чем тут я? — обозлился Герасим. — По-вашему, у меня внук исчез? Или я что-нибудь от вас скрываю?

— Ой, Герочка! — нараспев произнесла Варя. — С чувством юмора у тебя становится все хуже и хуже.

— Какой юмор, такое и чувство, — сердито уставился на неё Герасим.

— Во-первых, это был не мой юмор, а Маргаритин, — откликнулась Варя.

— Твой ещё хуже, — буркнул Муму.

— Хватит дуться, — вмешалась Марго, не любившая конфликтных ситуаций. — А с бабушкой ты, пожалуй, прав. Тяжело нам придется.

— Главное, не насторожить её, — сказал Луна. — Ко всему, что нас интересует, надо подвести разговор очень осторожно и незаметно.

— Так сказать, как бы невзначай, — подхватила Варя.

— Вот именно, — кивнул Павел, и в животе у него вдруг громко заурчало. — И вообще, нужно бы нам поесть, — вдруг заявил он. — Мы сегодня ни в буфете не были и даже у меня не перекусили.

— Это из-за письма. — Иван тоже почувствовал голод.

— Все равно теперь придется терпеть до возвращения, — с грустью констатировал Павел.

— Можно подумать, ты прямо умираешь, — с усмешкой покосилась на него Варя. — И вообще, Луна, тебе голодать полезно. Может, хоть немного похудеть удастся.

— Сколько тебе раз ещё повторять! — воскликнул Павел. — Моя фигура меня вполне устраивает. Потому что мужчины должно быть много.

И он толкнул дверь магазина «Ажурный».

Закупив все, что требовалось, и забросив сумки к Луне, Команда отчаянных разошлась по домам. Иван первым делом опустил письмо в ящик Дмитрия. Затем, поднявшись на свой этаж, тщательно исследовал его дверь. Нитка оказалась в целости и сохранности. «Не выходила, — отметил про себя мальчик. — Что-то она не торопится получить послание от любимого внука. Может, считает, что ещё рано?»

Он отпер ключом дверь собственной квартиры.

— Ваня, это ты? — немедленно послышалось из комнаты Генриетты Густавовны.

— Нет, знаешь, бандиты. В количестве десяти штук. — Внук очень не любил лишних вопросов.

— Иван, не хами! — крикнула бабушка. — Я и так мучаюсь. Встать не могу. К постели прикована.

— Бабушка, я не хамлю, — возразил Пуаро. — Просто ты задаешь очень глупые вопросы. Ну, кто ещё мог прийти в это время, кроме меня. Предки до вечера на своих работах.

— Иван, меня давно возмущает этот твой идиотский жаргон. — Генриетта Густавовна нашла новый повод для придирок. — Почему ты называешь папу и маму предками?

— Это, ба, не жаргон, а классика, — решил просветить её Иван. — А жаргон — это когда предков зовут шнурками или черепами.

— Фу, какая гадость и пошлость! — вознегодовала Генриетта Густавовна.

— Ба, это не я придумал, — поторопился заверить внук её. — Сейчас так все говорят. Веяние времени.

— Ужасное время! — воскликнула Генриетта Густавовна. — Вот в какую эпоху приходится мне доживать!

Иван дипломатично промолчал. Иначе спор грозил затянуться очень надолго.

— Ты почему не отвечаешь? — осталась недовольна бабушка.

— Раз-де-ва-юсь и ра-зу-ва-юсь, — по складам произнес мальчик.

— Я все-таки хочу договорить по поводу чистоты русского языка, — не унималась Генриетта Густавовна. — Помни, Иван: речь человека — показатель его интеллигентности.

— Ба! Я жрать, как собака, хочу! — возопил Иван.

— Опять! — возмутилась бабушка. — Почему нельзя сказать, что тебе хочется есть?

— Потому что сейчас я именно хочу жрать! — Внуку надоели филологические споры. — А это слово для того в русском языке и существует. Тебе, как редактору, это должно быть известно лучше, чем мне.

У Генриетты Густавовны не нашлось аргументов для продолжения полемики.

— Хочешь это… жрать, — обреченно произнесла она, — обслуживай себя сам. Я, как ты знаешь, сегодня нетранспортабельна. Мама оставила обед в холодильнике.

Иван кинулся в кухню.

— Ба, а ты будешь? — крикнул оттуда он.

— Ну, если что-нибудь легкое, — церемонно ответила та. — Пожалуй, съем тарелочку супа. Кстати, ты не забыл, что вы сегодня обещали помочь Клавдии Ивановне?

— Помню, — Иван постарался сказать это как можно более недовольным голосом. «Неужели она приходила к бабке? — екнуло сердце у мальчика. — Но тогда кто же обратно прилепил нитку? Дмитрий? Значит, он появлялся и просек, что за квартирой следят». — Ба, а откуда ты знаешь, что мы ей обещали?

— Клавдия Ивановна звонила, — откликнулась Генриетта Густавовна.

Иван облегченно перевел дух. Тревога оказалась ложной.

— Но с ней совершенно немыслимо разговаривать по телефону, — продолжала бабушка. — Она половины не слышит.

— Она не половины, она вообще почти ничего не слышит, — нарочито грубо ответил Иван.

Ни в коем случае нельзя вселять в бабушку малейшее подозрение, что он с нетерпением ждет визита к Клавдии Ивановне.

— Ну, ты всегда преувеличиваешь, — принимая из рук внука тарелку с супом, сказала Генриетта Густавовна. — Просто говорите с ней поотчетливей. И вообще, нет ничего страшного, если вы вместо своих вечных развлечений хоть раз в жизни поможете старому, больному человеку, у которого к тому же произошло такое несчастье. Учти, Ваня, вся русская культура замешена на милосердии.

«Интересно, она когда-нибудь прекратит читать мне нотации?» — подумал мальчик, а вслух с тяжелым вздохом произнес:

— Надо помочь, поможем.

Бабушка с осуждением покачала головой и возвратила внуку пустую тарелку. Тот моментально покинул комнату.

«Странное поколение, во многом непонятное, но небезнадежное, — проводила его взглядом бабушка. — Вот ведь не отказались помочь практически чужой для них старухе».

Оперативно смолотив обед, Иван набрал номер Марго:

— Варька не звонила?

— Звонила, — откликнулась Маргарита. — Она листовку не нашла. На поверхности, говорит, нигде нету. А рыться более основательно она не может. Ей предок сказал, чтобы она не копошилась. Кстати, сам тоже можешь посмотреть.